Энергетическая блокада Крыма доставила полуоострову не только массу неудобств, но и обогатила Ялту новым архитектурно-монументальным сооружением — памятник городу без света.
В девяностые годы минувшего столетия без электричества и тепла Ереван прожил не один год, но ничего подобного (в камне, металле и др.) по этому поводу нет. Все остается в памяти людей, а люди, как известно, не вечны.
Автор пережил это время от "А" до "Я" и может рассказать о нем много историй. Вот одна из них.
…Долгие зимние вечера 93-го года Сурен Паруйрович Сейранян, научный сотрудник института механики Национальной академии наук коротал, как и подавляющее большинство ереванцев — в постели. А что еще делать в промерзлой до синевы квартире без света, телевизора и даже радио? Единственное утешение — телефон. С него, собственно, и началось. Так случилось и в тот январский вечер. Подняв трубку, Сурен Паруйрович назвал свой номер, однако, аппарат не отключился. Затем в трубке что-то тренькнуло и число абонентов удвоилось. (Здесь надо заметить, что техническое состояние ереванских АТС позволяло выкидывать и не такие фортели, в неограниченном количестве и без всякого напряжения).
Итак, четверо случайных собеседников, обменявшись обычными в такой ситуации репликами, собрались было разъединиться, как вдруг Сурен Сейранян неожиданно для самого себя спросил: "А хотите я вам спою? ". "Валяй!" — дружно поддержали предложение на всех концах провода и, пожалуй, впервые за всю свою долгую жизнь знаменитый "Соловей" композитора Алябьева был исполнен в положении лежа, при минусовой температуре, в кромешной тьме и по телефону. Допев, Сурен вежливо поблагодарил слушателей и повесил трубку.
Спустя несколько дней позвонили снова, и незнакомый женский голос попросил спеть что-нибудь из Брамса. Заявка была принята и исполнена. Слух о телефонных чудачествах Сейраняна быстро распространился по Еревану, и аудитория певца стремительно росла.
Правда, представлять Сейраняна в роли беззаботного акына бескрайних телефонных сетей было бы явным преувеличением — зарплату на работе платили настолько мизерную, что даже необремененному семьей кандидату физматнаук пришлось заняться ремонтом керосинок, попробовать себя в репетиторстве, но и то, и другое накормить досыта не могло.
Как-то раз один совестливый меломан предложил певцу гонорар: в виде топленого масла, сахарного песка или говьяжей тушенки — на выбор. Сурен обещал подумать, но от оплаты натурой, все-таки, отказался, а определил свою ставку так: пятьдесят драмов за песню (в то время один доллар США обменивался в Армении в пределах 400 драмов). Составил расписание телефонных песнопений — по нечетным дням недели с четырех часов дня до одиннадцати часов вечера, внес информацию в рукописные визитки и начал их раздавать. Нередко платили сверх означенной суммы, принимались и просто добрые слова, а еще лучше, когда одно сочеталось с другим.
…В тот год многие ереванцы запомнили и набирали 57 82 00. Если в ответ раздавались гудки, это означало, что Сурен Сейранян услаждает слух более удачливого абонента. В таком случае надо было чуточку подождать, а, дозвонившись, смело заказывать свое: романс, народную песню, оперную арию или, если желали, любимую канцонетту. От холода и темноты песнопения не спасали, но, все-таки…
