Айк Овсепян, родом из деревушки недалеко от Карса, окончил церковно-приходскую школу, где Закон Божий втолковывал детям его отец, Тер Алексан, священник села. Школа научила хотя бы грамоте, причем так, что в Москве, куда он, пятнадцатилетний, добрался из Карса, смог поступить сначала в Лазаревское училище, а потом и в Московский университет, учиться на медика.
А год меж тем на дворе стоял 1905-ый, бурлящий и грозный сам по себе, а для Айка к витающему в воздухе предчувствию грозы добавилось знакомство с Асканазом Мравяном и Вааном Терьяном, и влияние этих людей оказалось решающим в судьбе молодого человека.
Какую же в те годы многообещающую карьеру мог выбрать молодой врач? Военную, конечно же. К уже имеющимся знакомым добавился Асканаз Мравян – это уже в Тифлисе, но там Айку задержаться не пришлось. Он получил назначение на Кавказский фронт, в родные края, врачом Карсского гарнизона.
Несколько лет Овсепян проводит посреди ужасов, творимых турками, уходит вместе с российскими войсками, периодически наведывается в Тифлис, где становится убежденным большевиком. А в 1921 году его посылают в Александрополь, где в то время, по свидетельству самого Овсепяна, жили, "кажется, только беженцы и беженцы-сироты".
Винные подвалы и невозможные памятники: удалось ли Исраеляну провести чекистов?>>
Секретарь Александропольского уездного комитета РКП(б) Айк Овсепян первым делом решает вопросы этих несчастных, решает, как может, открывает партийную школу и набирает в нее тех, кто будет строить новую жизнь. Но не проходит и года, как его опять зовут в армию, уже комдивом.
А в 1924 году Овсепян оказался в Ленинграде, на высших командирских курсах, вместе с будущим маршалом Баграмяном, с Жуковым и Рокоссовским. Маршалом Овсепян не станет, да и не уберегут, как очень скоро выяснится, его важные знакомства от скорого на расправу суда.
И это при той характеристике, которую ему дал Баграмян, сказавший, что Айк Овсепян – "это чудесный сплав коммунистической убежденности, высокой принципиальности и требовательности к себе, неуемной энергии, помноженные на личное мужество и отвагу, поразительную скромность и удивительную доброту и сердечность".
Два десятилетия, с 1917 до рокового 1937 года, проходят для Овсепяна по-разному – то в боях, то в партийной работе, от Трабзона до Москвы. На ответственных постах Овсепян прослыл решительным, но, вопреки велениям времени, не озиравшимся опасливо по сторонам руководителем. Это его и сгубило в итоге.
Впрочем, у Овсепяна было мало шансов не попасть в жернова чисток 1937 года. Уже хотя бы потому, что принимал на работу тех, на ком висело клеймо "троцкиста". Ссылки на слова Сталина о том, что не нужно записывать в троцкисты тех, кто один раз прошелся по одной улице с троцкистом, не помогли никак.
"Верните!": почему академик Арзуманян отказался выйти из тюрьмы НКВД?>>
А тут еще фатальная дружба с Яковом Гамарником, начальником политуправления РККА, и маршалом Тухачевским. Говорят, что их компания обсуждала в узком кругу Ворошилова с Буденным, нелестно отзываясь о последних, но прямых доказательств ведения крамольных разговоров нет: не верить же показаниям из того времени да доносам.
В любом случае, Тухачевского взяли, за ним потянулась цепочка. Гамарника, как близкого друга опального, но еще не расстрелянного маршала, вызвали на допрос в последних числах мая 1937 года, вручив вместе с повесткой извещение об увольнении из рядов Красной армии. Это уже был приговор, хотя обвинения еще не было: Гамарник все понял и предпочел застрелиться сам.
Но цепочка-то осталась, и в ночь суицида Гамарника она привела к Овсепяну. Того вызвали на допрос и арестовали сразу. Следствие велось по тем временам долго, целых три летних месяца – видимо, следователям нужна была информация. Приговор был оглашен 9 августа 1937 года, Овсепяна сразу же отвезли на Донское кладбище в Москве и там расстреляли, увезя тело на кремацию. Спешка была, словно следы заметали, а ведь опричники ничего тогда не боялись…
Как армянские монахи изгнали своевольного Кобу — венецианское издание>>
Странности, связанные с расстрелом Овсепяна, остались тайной. Так же, как тайной осталась история с целыми двумя реабилитациями комиссара. Как такое произошло, никто из исследователей до сих пор объяснить не берется, в документах тоже ничего не сказано.
Есть только два решения о реабилитации: от 14 мая 1955 года и от 7 июля 1956-го. Быть может, одной показалось мало для этого слишком уж придуманного дела. Да что толку – обе ведь посмертные.
