Гарегин был молод, и деревья были, разумеется, большими, и он, молодой, прогуливал занятия по той же причине, что и все – потому что было неинтересно. А интересно было в большом мире за окнами дома на Проспекте и вне школы. Например, в кафе при гостинице "Ереван", у кинотеатра "Москва", в народе его называли по-разному, но чаще всего – "Копейкой".
Туда приходили артисты и писатели, художники и режиссеры, философы и математики, преподаватели диалектического материализма и те, кого через несколько лет назовут "диссидентами". Ереван в плане плюрализма безнаказанно выражаемых точек зрения всегда был неожиданным исключением в СССР, потому и объявление в стране "гласности" — через три десятка лет после описываемых событий – прошло здесь почти незамеченным, она, гласность эта, и без того здесь была. Что касается страшного КГБ, то в Ереване он был каким-то игрушечным, реагировавшим, кажется, лишь на радикально расходящиеся с официальной советской доктриной поступки и высказывания.
Армянский "монстр" Голливуда, или Как Энди Серкис "превращался" в Голлума>>
В каком еще советском городе мог появиться, например, "дважды репатриант" Костан Зарян? И не просто ведь – появиться и проживать, а быть персоной уважаемой, узнаваемой и невероятно авторитетной. Писатель был единственным человеком в Ереване, кто ходил с галстуком-бабочкой, но на него если и оборачивались, то не из-за "бабочки" и всегда безукоризненного костюма, а потому что это был Зарян.
Гарегин Закоян говорит, что Зарян был частым гостем в богемном кафе, и к нему прислушивались, его точка зрения была во многом решающей в спорах на самые разнообразные темы. Зарян приехал в Ереван на заре становления Советской Армении, уехав в Европу в 1926 году, на долгие три с половиной десятилетия.
Костан Зарян объездил весь мир, рекомендовался, как профессор Института азиатских проблем Нью-Йорка и известный армянский писатель, и вроде и признание у него было, и писалось на чужбине хорошо, и недостатка в средствах человек не испытывал. И вот на тебе – летом 1960 года незабвенный наш Католикос Вазген I посетил свою паству в далекой американской Калифорнии. Тогда Зарян читал лекции по философии и истории литературы в Беркли, а Вазген взял, да и уломал американского профессора вернуться на родину во второй раз.
А может, и уламывать не пришлось – просто совпали желания двух великих. Костан Зарян вернулся в Ереван, теперь уже навсегда, чтобы ходить по нему в своем костюме и с бабочкой – этот последний период жизни выдался не очень богатым на события. Ведь если писать он мог все, что хотел, то издавали далеко не все и не так.
Как генетический бунтарь Ханджян лишил Сталина места на картине>>
Армянский-то условный "КГБ" с армянской же цензурой, возможно, и не хотел чинить писателю препятствий, но существовали вышестоящие органы. Литературные воззрения и возможности Заряна, эстетические ценности, которых он придерживался, вошли в серьезные противоречия с догматикой литературы общесоюзной.
Наверное, потому и мог часто встречать писателя молодой Гарегин Закоян – Зарян садился с чашечкой кофе, и от всего облика его веяло такой таинственной и привлекательной "заморскостью".
Знаменитый роман Заряна "Корабль на горе" был переиздан в Ереване – видимо, это издание планировалось, как символ возвращения писателя. Но символ получился каким-то неубедительным, обидным даже – кроме того, что текст был, как тогда говорили, "кастрированным".
Он еще подвергся и определенной правке, отредактирован местами, исковеркан. Огорчение Заряна было очевидным для всех, кто общался с ним, даже для молодой, так сказать, поросли в лице Гарегина Закояна.
В одном ряду с Таманяном, или Что для Еревана сделал Джим Торосян>>
… Это было ереванское время, необыкновенно интересное и важное, время, когда Параджанов устраивал, как сейчас бы сказали, перформансы, а в главной газете Армении Славик Чилоян взял, и опубликовал свою поэму про Ленина. Весь состав газеты сменили мгновенно, но это – другая история.
