След голубя. Утро
Это даже не было протестом. Они просто устали, и поэтому в дулах танков и автоматов оказались букеты цветов. Они устали делать войну и начали делать любовь. Они были нормальными людьми и не понимали, как можно теракт со "всего-то" одним погибшим назвать "незначительным эпизодом", им обрыдло быть обреченными размножаться во мгле и они вынесли процесс на обозрение. Бродский сказал, что два пупка сливаются в знак бесконечности — и разве сама Вселенная, возведшая бесконечность в абсолют, посмеет утверждать, что естественное может быть запретным? Дети цветов, они были плотью от плоти этой планеты, и человек по прозвищу Восьмипалый Эдди был одним из них.
В начале
Несколько лет назад гуру БГ сказал мне: "Хиппи — а я знал несколько их поколений — хотели одного: чтобы им не мешали долбаться. А когда я встретился с последней волной, то в ужасе бежал, ибо увидел сплошных халявщиков".
Все проходит когда-нибудь — это даже уже не БГ, это проза жизни. Прошло и это, и хиппи помнят немногие, да и то почему-то ассоциируя их со звездами рока полувековой давности, подавляющее большинство которых никогда не имело отношения к ним.
Хиппи, наконец, поняли, что имел в виду Лоуренс Ферлингетти, когда говорил, что этот мир — лучший из всех, если не учитывать, что ровно посередине того, что ты называешь своей жизнью, приходит, улыбаясь, гробовщик. Кто-то ушел после этого осознания в алкоголь и ЛСД, кто-то так и остался заядлым курильщиком почти легализированной марихуаны, кто-то просто ушел… А кто-то остался.
Матерый человечище Джек Керуак уже умудрился опубликовать роман "В дороге". Первый его редактор очень любил вспоминать, что Керуак принес ему рулон бумаги длиной 147 метров, покрытый текстом без единого знака препинания. Это была боль двух поколений… Шопенгауэр говорил, что такие рукописи — это поэзия, Керуак назвал их революцией. В любом случае, матершинник, бабник и пьяница Дин Мориарти до сих пор едет на своем дребезжащем "мустанге" по дороге, которая не кончится никогда. А совпадение инициалов и — полное почти — судеб, с Джимом Моррисоном… Тогда doors — простите, двери — начали открываться.
И вот — велик был год и страшен по Рождестве Христовом 1965. Боб Дилан сводил с ума, Советский Союз осваивал космос, Соединенные Штаты пытались угнаться за ним на пыльных тропинках далеких планет, попутно устроив бойню во Вьетнаме. Потом две державы поменяются ролями, но дело не в этом. Люди переживали разные весны — пражская была еще впереди, о венгерской уже успели забыть — изобретали в себе всякую мудрость, пытались говорить умные вещи, к которым бы прислушался неумолимо и беспощадно меняющийся мир. Нет, чтобы взять да прочесть книжку под названием "Дао Дэ Цзин", в ней все давно было сказано…
Ерванд
Но почему — некоторые и тогда читали книжки. Нашелся вот один такой, сорокалетний Ерванд Мазманян, жил себе в Бостоне. Эксцентричный не настолько, чтобы стать изгоем, образованный достаточно, чтобы не стоять на бирже труда, он взял да укатил за семь морей из своего Бостона в Индию, на Гоа. Он читал, по всей вероятности, "Дао", но Китай тогда был страной, в которую не пробраться, потому, вероятно, Гоа стало ближайшим из приемлемого. Почему? Есть только предположения.
Мама сказала ему: "Эта война — между американцами и немцами, а мы — армяне". Для Ерванда не было абсолютно ничего привлекательного в вооруженных силах. Ему жутко не хотелось менять свою вызывающую одежду на униформу, длинные волосы на армейский ежик, вкуснятину армянских блюд, приготовленных матерью, на безликую военную пищу, а свою уютную спальню на бараки, полные пердящих мужчин.
А самое главное — он не хотел никого убивать и, разумеется, убитым быть тоже не хотел.
Без светлых мечтаний, говорил он, жить незачем — ты просто свисаешь, как тряпка с мусорного бака, безо всякой пользы. С того дня, когда к нему пришло солнце, в жизни не осталось места сожалениям — "я благодарен за все, что случилось со мной, потому что в результате я стал тем, кто я есть".
В итоге, на Вторую Мировую он не попал — психиатр признал его негодным к несению службы, и некоторое время он работал в General Electric, но в один прекрасный день ушел оттуда, не прощаясь. Потом он напишет: "Я не то, чтобы не люблю работать, я просто всем сердцем ненавижу каждое мгновение своей жизни, которое я провел, тупо добывая зарплату. Моя цель в жизни — пройти через нее, делая то, что мне нравится".
Гоа. Восьмипалый Эдди
Ерванд играл на бас-гитаре с разными джаз-бэндами, съел огромное количество нелегальных наркотиков, женился, потом развелся, уехал в Калифорнию. В 1950-х он прожил некоторое время в Мексике, затем отправился в Копенгаген. В 1964 году состоялось его путешествие в Иран, Непал и Индию, и вот тут-то он, наконец, обрел смысл жизни. Он остался на Гоа, в Анджуне, тогда еще тихой деревушке, где несколько домов и чайных пунктиром обозначали границы девственного пляжа.
Местные приняли его доброжелательно — вдобавок оказалось, что врожденное отсутствие двух пальцев на его руке считается в Индии знаком выдающегося человека. Так Ерванд Мазманян стал Восьмипалым Эдди.
Эдди стал работать на кухне, где подавались супы для увеличивающегося потока западных путешественников — это ведь было великое переселение хиппи — а в 1975 основал в Анджуне "блошиный рынок", в основном для тех хиппи, кто спешил расстаться по бартеру с ненужными им вещами. Эдди и его товарищи было в радость местным жителям — они с улыбкой смотрели на волосатых и бородатых приезжих, которые усердно занимались упражнениями из йоги, серьезно дымили трубками с гашишем и спорили про значение песни Боба Дилана Sad-Eyed Lady of the Lowlands. Писатель Доминик Фернандес сказал о них так: "Они влюбились в эту землю. А мы влюбились в них, глядя на то, какою жизнью они живут".
Нирвана
Не считая регулярных визитов в Катманду и Бомбей, Эдди прожил в Aнджуне всю оставшуюся жизнь. Это место постепенно становилось одним из самых востребованных и престижных курортов. Появились отели и казино, а рестораны кормили приезжающих уже совсем иной пищей, нежели дворовые кухоньки и чайные 1960-х и 1970-х. "Блошиный рынок" в Анджуне превратился в процветающий торговый центр, и в 1991 году Эдди прокомментировал происходящее так: "Некоторые говорят, что сейчас все не так, как было. Но мне нравится — здесь и сейчас".
Когда он тяжело заболел, один датский журналист развернул кампанию по сбору средств на медицинские счета для Эдди. А когда он умер восьмидесятипятилетним в 2010 году, местные жители кремировали его тело в соответствии с обрядами индуизма, и прах Восьмипалого Эдди был развеян над Анджуной.
"Я был первым сумасшедшим на Гоа", — любил повторять Эдди, — "я стоял и озирался вокруг и с каждым мгновением все больше влюблялся во все, что вокруг есть. Я просто понял, что останусь. А потом сюда потянулись другие. В те дни люди приезжали отовсюду, в туристических фургонах, и ни у кого не было никаких денег. Ну и что — зато мы слушали Traffic и Rolling Stones".
В зените расцвета хиппи на Гоа в конце 1960-ых и в 1970-ых годах, Восьмипалый Эдди активно помогал присматривать за потерявшимися в сумасшедшем мире людьми, за теми, кто оказался без крова, кто путешествовал на свой страх и риск. Некоторые были уклонистами от службы во Вьетнаме, остальные — дезертирами оттуда же, с пустыми глазами и хронической зависимостью от героина.
А он — он держал кухню, где варили суп, и иногда умудрялся выменивать на блошином рынке книги Германа Гессе, Уильяма Бэрроуза и "Бхагавад- Гиту".
И еще была такая книга: "Мое восхождение к Относительной Неизвестности" — довольно объемистая, состоящая исключительно из диалогов. Основным автором ее был, конечно, Эдди, но в нее вошли и записи о нем многих из тех, кто знал его и жил с ним рядом. Одна из них, Валери, стала свидетелем этого самого восхождения.
В один удивительный день кисти его рук стали двигаться сами по себе. Он смотрел на них и не верил своим глазам. Он просто смотрел на свои кисти, которые словно пытались сыграть какую-то музыку — "динг-динг-динг". А когда он перестал удивляться и подумал, что это какая-то сверхсила, заставляющая трястись все тело, то вдруг — в его комнате появился ослепительный свет, будто в нее властно вошло само Солнце. Свет был очень сильным, но Эдди спокойно смотрел на него, он не вредил глазам. Он чувствовал эту силу и этот свет и понял, что ему открылся источник жизни, место, откуда появляется все живое. "И это должно быть в каждом", — заговорил вдруг очнувшийся Эдди, —просто иногда это, возможно, сидит очень глубоко — иначе кто бы подлил кислоты мне в чай? Когда мы умираем, мы идем к свету. Неважно, кто ты был — вор, негодяй… А куда еще мы можем попасть после смерти — другого места не существует…"
Чуть погодя Эдди сидел на берегу моря, абсолютно спокойный. Валери же, отойдя от шока, бросилась рассказывать об этом старикам-индусам. Аксакалы ничуть не удивились:
"Когда это произошло?"
"Совсем недавно, рано утром".
Старики переглянулись: "Недаром у него восемь пальцев. Он — гуру".
P.S. Борис Борисович, вы сказали однажды — помните, там, где еще неподражаемый дудук Дживана?— "Мы шли туда, где должна быть стена — но там только утро…"
Утро — это ли не награда за все?..
