Sputnik Грузия об истинном тбилисском духе, о куклах и армяно-грузинских творческих проектах глазами художницы-армянки. С живописцем Иреной Оганджановой беседовала Екатерина Микаридзе.
Вся моя жизнь — чистая случайность
Если бы это не выглядело нелепо и смешно, я бы в настоятельном порядке рекомендовала всем и каждому напрашиваться в гости к известной тбилисской художнице Ирене Оганджановой. Вот прямо так и агитировала бы: "Кто ходит в гости к Ирене по вечерам (брать штурмом двери ее дома по утрам не имеет смысла, по биологическому ритму она сова), тот поступает мудро. Потому как вряд ли найдется второй такой дом в старейшем квартале города, где столь осязаемо царил бы тбилисский дух. Дом, представляющийся неким продолжением тбилисских мотивов, ароматов, настроения… Дом, под крышей которого собрались уличные персонажи со всего города — торговцы, бомжи, блаженные… Если для любого другого все они — просто случайные встречные, для Ирены — неотъемлемая часть городского колорита, которую она переносит на холст".
С Иреной я познакомилась пару лет назад. В нашу первую встречу узнала о ней только то, что она художница. О масштабах ее дарования не имела тогда ни малейшего представления. Помню, тогда же подметила, что за ее внешней хрупкостью скрывается сильный характер. Позже узнала, что Ирена занимается организацией экспозиций современных грузинских художников армянского происхождения. А недавно побывала на международной выставке кукол и сделала еще одно открытие: Ирена — потрясающий кукольник! И вот это последнее открытие оказалось для меня самым обескураживающим. Попробую объяснить почему. Все эти создания настолько живые, что в тебе моментально срабатывает детская рефлексия — потрогать, чтобы убедиться в реальности происходящего, ну, или избавиться от наваждения… Поражают их выразительные лица, которые несут отпечаток прожитых лет, перенесенных радостей, страданий… Будто творец, проживший несколько жизней, решил наконец тебе об этом поведать через собственные творения.Нет контакта — нет жизни!
- Поразительные лица у твоих кукол. В них всего намешано — от святой невинности до откровенного беспутства.
— Я подолгу наблюдаю за людьми. Это, скорее, коллективный набор впечатлений. Будь то картина или кукла, ты собираешь эти впечатления, и этот опыт тебя уже подталкивает к созиданию… Вот моя танцовщица кабаре. Я сделала ее после смерти моей бабушки. И все те, кто знал мою бабушку и видел ее, находят абсолютное сходство с ней. Черты лица, ноги, руки — все похоже на нее, хотя у моей танцовщицы совершенно другая история жизни. Когда я работаю над куклами, они сами диктуют, кем они должны быть. Может быть, у меня с самого начала была совершенно другая задумка, но в процессе работы лицо диктует совершенно другое, не хочет поддаваться, и я вижу, что там совсем другое существо, не то, что было у меня в голове.
Мы можем очень долго ругаться. Эта мадам в красном меня просто свела с ума. Она все время была недовольна всем. Я не могла понять, что ей нужно. В итоге, я даже поменяла ей цвет волос, и мы наконец пришли с ней к согласию. Этот процесс работы, при котором существо, с которым ты имеешь дело, само диктует то, каким хочет предстать. К этому нужно относиться очень трепетно. Надо слышать его… Если нет контакта, кукла родится мертвой. Для меня самый большой комплимент, когда говорят, что кукла дышит.
- Это чем-то схоже с парадигмой родитель — ребенок. Ты производишь его на свет, но то, каким он станет, зависит от тебя лишь частично…
— Да! И ты физически ведь тоже не можешь быть уверен в том, какого ребенка ты родишь. Не от тебя зависит, каким он получится. Это что-то свыше. Зыбкая и очень тонкая субстанция! Многое зависит от состояния самого кукловода, от его настроения. Но это существо, почему я называю его существом, потому, что не знаю, как его назвать, оно имеет свое настроение, свои капризы, желания. Не знаю, может, это видение автора, но у них, например, часто меняется выражение глаз… Особенно, когда ты должен расстаться с этой работой.
- Ты часто расстаешься с ними?
— Нет, не часто, но бывает. Бывают такие душещипательные сцены. Ну, может, я и преувеличиваю. Просто я в это верю. Вообще, кукла ведь существо мистическое. Любое произведение искусства очень сильно влияет на жизнь человека. Бывает при просмотре картин определенного художника людям делается нехорошо. Он, возможно, не понимает, что с ним происходит, но в этих картинах есть нечто, что давит оттуда. Есть картины, которые несут положительную энергию, а есть те, которые завязаны на черной энергии.
Я, например, чувствую это очень сильно. Потому что когда человек творит, он вкладывает свою энергетику, на каком-то уровне открывается его подсознание и этот поток переносится в его творение. В период общения с предметом искусства может что-то случиться, вплоть до физических ощущений. Может быть, это и звучит бредово, но я абсолютно в этом уверена, бывает, головная боль начинается, чувство удушья. Или заходишь в дом, и тебе так в нем хорошо, так в нем комфортно, что и уходить оттуда не хочется. А в другой зайдешь и бежать хочется, что-то гонит тебя оттуда. Вот это к вопросу об энергетике, то, чего мы объяснить, по большому счету, не можем.
- Как куклы пришли в твою жизнь?
— А все началось с зимы!
- С зимы какого года?
— С куклы, которая олицетворяет зиму (улыбается Ирена — прим. автора). Я говорю о куклах, которые представляют собой времена года. Первая кукла родилась спонтанно: я занималась оформлением бутылки. А в качестве крышки к бутылке решила слепить женскую голову. Осуществив задуманное, поняла, что голове нужно туловище, и пошла лепить фигуру. В конечном итоге получились четыре дамы: Зима, Весна, Лето и Осень. Я занимаюсь куклами с конца 90-х. А потом ушла в театр, где тоже все не очень-то стабильно. Иногда есть приглашения, иногда их нет.
Попробовала и получилось
- От чего зависят эти приглашения? На каких художников, сценографов сегодня есть спрос в театре?
— Это должен быть хороший тандем с режиссером. Есть режиссеры, у которых нет видения, какими должны быть декорации, костюмы. Он может видеть лишь то, как с актерами будет работать. Есть режиссеры, которые знают, что они хотят. Знаю одно, пока ты не прочувствуешь пьесу, не пронесешь сквозь себя и не дашь тот эскиз декораций, в котором режиссер увидит визуальное воплощение своей концепции, ничего не получится. Эта состыковка должна произойти. То, что крутится у него в голове, должно найти выход в твоей форме. А может быть с твоей точки зрения все идеально, но он видит все по-другому, и тут ты должна работать столько, пока режиссер не сможет в этих художественных обстоятельствах воплотить собственный замысел.
В основном, я работаю с режиссером Гоги Тодадзе. Я еще в вузе училась, когда попала в театральную студию "Берикеби", которой как раз-таки руководил Гоги. У меня два образования — по одному я художник-сценограф, а по другому — живописец. Но теория с практикой очень сильно расходятся. Ты знаешь, как теоретически сделать декорации, а на практике не знаешь. Я попала к нему, зная, что такое сценография только на уровне эскизов. С поверхностными знаниями. И вот когда человек тебе говорит, делай, а ты не знаешь, как.
- Проекты, рассказывающие о грузинских художниках армянского происхождения — как ты пришла к этой стороне своей деятельности?
— Я за это дело взялась совершенно случайно. Вся моя жизнь — чистая случайность (смеется — прим. автора). Все так же, как с бутылкой. В Грузии отмечали 21-ую годовщину независимости Армении. Я была в числе приглашенных на мероприятие в посольство Армении в Грузии, и посол Армении спросил, не могу ли я организовать выставку современных армянских художников Грузии. Я ему ответила, что это очень интересная тема, на что он мне сказал, ну все, полный вперед. У меня не было ни малейшего представления о том, как нужно это делать. Но начали, пошло, получилось. Успешность проекта заключается в нашей команде, которая у нас сколотилась. Получились такие совместные, грузино-армянские проекты.
Взять хотя бы наш недавний проект о выдающемся художнике Александре Бажбеук-Меликове. Почти 50 лет Бажбеук не выставлялся в Тбилиси. После его кончины были две выставки, но меньших масштабов. По сравнению с тем количеством картин, какие можно было увидеть лет 50 назад, их осталось мало. По той простой причине, что много частных коллекций просто распалось. Очень много работ было продано, вывезено из страны. В те самые лихие 90-ые… Помимо экспозиций мы занимаемся фиксажем картин. Он нужен для того, чтобы через какое-то количество времени мы бы могли представить картину, наличие его работ. Он ведь один из основоположников тбилисской школы живописи!
- Был ли твой приход в живопись случайным? Или ты всегда знала, чего хочешь и шла к этому?
— Всегда мечтала о живописи. У меня с детских пор рисование было любимым занятием. На профессиональном уровне в нашей семье никто не рисовал. И на мой счет никто в этом смысле не питал иллюзий. Я рисовала всякое девичье: принцесс, наряды. Мои тетради по физике и химии были сплошь усеяны этими рисунками. Я только физически присутствовала на этих занятиях, обычно я в это время где-то витала и рисовала. У моей одноклассницы сохранился дневник откровения, такие бывали в нашем детстве.
- Помню. И у меня был такой…
— И вот там есть запись, сделанная мной в четвертом классе. На вопрос, кем хочу стать, я ответила — художником. Я закончила школу. Подошло время выбора будущей профессии. Почему-то в семье думали, что я должна стать филологом. Уже готовилась подавать документы на факультет филологии, но мне страстно хотелось заниматься живописью. И я сопротивлялась. Вот только дома к моему выбору относились несерьезно. С подачей документов в художественную академию мы опоздали на день. И вот как-то нам встретилась одна знакомая, которая посвятила нас в то, что есть художественный институт, где, правда, обучение платное. Я поступила в этот вуз и успешно его окончила. Это были тяжелые 90-ые, без элементарных человеческих условий, надо было мыть кисти в холодной воде и носить с собой этюдник, потому что приходилось много ходить пешком. Несмотря на все это, жажда заниматься любимым делом была столь велика, что все остальное на этом фоне было мелким и незначительным. Каждый из нас верил, что из него что-то получится. К сожалению, из моей группы мало кто остался в этой области. Жизнь такова — художеством особо не прокормишь себя.
- Но тебе же удалось бросить якорь в живописи?
— Я периодически ухожу из нее из-за проектов, которыми занимаюсь. У меня тоже все периодами бывает. Я не погружена в живопись постоянно, потому что это почти непозволительная роскошь в наше время…
